Доклад бывшего профессора Московского государственного института международных отношений, доктора исторических наук Андрея Борисовича Зубова, прочитанный 13 октября 2008 года в Варшавском университете.

Мало кто думал и среди политических мыслителей и среди практиков, что крах коммунистической системы в Восточной половине Европы произойдет столь стремительно в конце 1980-х гг. Также как генералы обычно планируют уже закончившуюся войну, политики, несмотря на все доказательства обратного, которые дает им История, мыслят будущее, как простое развертывание прошлого. События одного драматического пятилетия — 1987–91 гг. яркий пример иной, катастрофического природы исторического процесса. От Эльбы до Тихого океана, от Адриатики до Памира и пустыни Гоби коммунистические режимы и поддерживавшая их идеология исчезли за эти пять лет. Но что наследовало им?

Когда к середине 1990-х гг. улеглась пыль от рухнувшей политической конструкции, а народы бывшего коммунистического блока прошли первые мучительные годы привыкания к новой жизни, внимательным наблюдателям стало ясно, что формы общественной жизни, складываются на послекоммунистическом пространстве очень различно. Во-первых, в ряде стран общества решительно встали на путь воссоздания форм политической, культурной и хозяйственной жизни, отвергнутых когда-то коммунистами и, при этом сходных с формами жизни некоммунистических европейских сообществ. К таким странам можно отнести Польшу, Восточную Германию, Чехию, Венгрию, Эстонию, Латвию и Литву и Румынию. В другой группе стран общества мечтали, скорее, о создании, а не о воссоздании демократической европейской государственности на своих пространствах. К таковым можно отнести Российскую Федерацию, Словакию, Словению, Молдавию, Армению, Грузию, Болгарию, Хорватию и, с оговорками, Азербайджан, Монголию и Киргизию. К третьей группе можно отнести общества, которые разрушение коммунистического мира вовсе не восприняли как благо, не поняли его и желали укрыться в старые привычные формы. Это — Казахстан, Узбекистан, Таджикистан, Туркмения, Македония, Албания, малая Югославия. Особое место в этом списке занимает Украина и, до некоторой степени, Белоруссия — их западные части близки к странам первой группы, восточные, и более обширные, — к третьей.

 Некоторые государства сразу же столкнулись с тяжелыми межэтническими конфликтами, исказившими их мировосприятие пролитием братской крови. Это Грузия, Армения и Азербайджан, Таджикистан, Молдавия, Югославия (особенно Сербия и Хорватия) и, отчасти, Россия с ее затяжной Чеченской войной.

Та или иная позиция национальных сообществ в отношении коммунистического прошлого и демократического внешнего мира объясняется просто. Народы, которые все годы коммунистической диктатуры мечтали о возвращении в европейский мир, помнили (и, естественно, приукрашивали) свою былую жизнь в нем, считали коммунистический режим навязанным извне злом, национальным порабощением, восставали против него, естественно сформировали первую совокупность послекоммунистических государств. Народы, забывшие свое докоммунистическое прошлое или не видевшие в нем достаточно положительного идеала, но при том достаточно культурные, что бы понимать преимущества свободного рынка в экономике, демократии в политике, либеральных свобод в гражданском обиходе — сформировали вторую группу. Оговорка в отношении ряда народов, относимых мной ко второй группе, состоит в том, что положительный идеал западной рыночной демократии переживался среди них только небольшой культурной элитой, в то время как большинство общества, также как и общества третьей группы стран, полагали уклад жизни, сложившийся при их коммунистическом режиме, естественным и единственно возможным.

К концу первого десятилетия XXI века конфигурация послекоммунистического мира претерпела значительные изменения. Вся Восточная Европа, расположенная к Западу от бывшего СССР и, разумеется, страны Балтии, избирают путь интеграции в западные структуры, который невозможен без приспособления их политической и экономической жизни к нормам Европейского Союза и НАТО. Особенно драматический на Балканах, этот выбор к настоящему времени, благодаря демократизации Сербии и ослабления в ней великодержавной риторики, а также из-за провозглашения независимости Боснии, а потом и Косова, можно считать состоявшимся. Притягательность примера других восточно-европейских народов, ранее сделавших свой выбор в пользу интеграции с Западом, решила судьбы «порохового погреба Европы» — Балкан.

Повсюду в Восточной Европе такой выбор был сопряжен с целым рядом инструментальных государственно-политических изменений, хотя на прямую этих изменений и не требовал ни Европейский Союз, ни НАТО. Какие же это изменения? Во-первых, это признание коммунистического периода национальной государственности вполне или отчасти внезаконным. Во-вторых, что следует из первого, действия коммунистического режима в отношении частных имуществ, признаны повсюду или полностью не имеющими силы, или отчасти противозаконными и, потому, восстановление имущественных прав, нарушенных коммунистами, повсюду в Восточной Европе — свершившийся факт. В-третьих, активное участие в деятельности коммунистического режима, особенно служба в политической полиции, повсюду в той или иной форме признана отягчающим биографию фактом, ведущим к ограничениям в области публичной политики. Архивы коммунистических спецслужб открыты, списки агентов и сексотов и их деяния стали достоянием гласности. В-четвертых, концепция национальной истории и культуры решительно пересмотрена в сравнении с коммунистической эпохой. Борцы с коммунизмом стали национальными героями, а лица, утверждавшие и осуществлявшие в своих странах этот режим — антигероями, часто — преступниками. Повсюду, от Македонии и Албании, до Эстонии и Померании прошла тотальная декоммунизация, подобная денацификации Германии и Австрии после 1945 года. Наконец, в-пятых, произошло восстановление гражданских и имущественных прав тех многих людей, которые были вынуждены покинуть свои страны из-за установления в них коммунистической тирании. В результате, эти люди и их потомки возвращаются на родину и, нередко, занимают самые важные и ответственные должности как в политической, так и в экономической и культурной сферах национальной жизни, давая пример иной национальной ментальности, не искаженной вирусом приспособления к реалиям былой коммунистической жизни. Все это привело к решительной замене правившей в Восточной Европе до 1989 г. коммунистической элиты, кое-где еще переходившей в контрнаступление в 1990-е гг., элитой новой, некоммунистической и даже антикоммунистической. При всех естественных колебаниях общественно-политических настроений, отход от коммунистического строя жизни и интеграция в западное сообщество для всех этих стран может считаться состоявшимся фактом.

Совершенно иначе все последнее пятнадцатилетие проходили политические процессы на пространствах бывшего СССР. Одна за другой республики бывшего СССР возвращались к авторитаризму, а то и к тотальной тирании. Первой на этот путь стала Туркмения, в которой власть удержал в своих руках бывший глава республиканской компартии (с 1985 г.) Сапармурат Ниязов, вполне сознательно перекрасивший фасад «своего» государства из коммунистической деспотии и в классическую восточную, и присвоивший себе амбициозный титул «Туркменбаши» — «Отца туркмен». Вскоре за ним последовали Казахстан и Узбекистан, где власть сохранили первые секретари ЦК соответствующих советских республик — Нурсултан Назарбаев (с 1990 г.) в Казахстане и Ислам Каримов (с 1989 г.) в Узбекистане. Созданные ими режимы очень быстро отбросили демократические декорации и вернулись к жесткому авторитаризму и персональной диктатуре с явными попытками передать власть над страной детям по наследству. В Таджикистане и Азербайджане власти коммунистической номенклатуры был брошен вызов со стороны националистов и исламистов, и несколько лет происходила борьба между старой и новой элитой. Но в обоих случаях победа осталась за коммунистами. В Азербайджане утвердился режим Гейдара Алиева, бывшего главы КГБ республики, а потом и первого секретаря ЦК Азербайджана. В 2003 г. власть над страной перешла от умирающего Гейдара Алиева к его сыну — Ильхаму. В Таджикистане всей полнотой власти постепенно завладел партийный аппаратчик низшего звена, директор совхоза (1988–1992 гг.) Эмомали Рахмонов. Подобным же образом совершилось превращение демократической Белоруссии в тиранический режим «батьки» Лукашенко, тоже мелкого партаппаратчика и директора совхоза, который ностальгию по СССР отразил даже в изменении флага и герба подвластной ему страны на почти точные копии символов Белорусской ССР. Вплоть до Оранжевой революции на Украине (ноябрь 2004 г.) и «Революции роз» в Грузии (ноябрь 2003 г.) в этих странах власть также находилась в руках старой коммунистической номенклатуры — 2-й секретарь ЦК Леонид Кравчук, а после него — директор крупнейшего оборонного завода Кучма — на Украине; глава КГБ республики, а потом министр иностранных дел СССР — Эдуард Шеварднадзе — в Грузии. В Грузии при Шеварднадзе был установлен жесткий авторитарный режим. На Украине, благодаря активному движению западно-украинских националистов, сохранялись некоторые демократические и либеральные установления.

Но даже в тех странах послесоветского пространства, где партийная элита первоначально была существенно потеснена или вовсе устранена от власти — Киргизия, Армения и Российская Федерация — довольно быстро произошло восстановление авторитарных форм властвования и началось подавление гражданских свобод. Только на Украине и в Молдавии государственная власть все время после распада СССР формировалась в результате хотя бы относительно честных президентских и парламентских выборов. В остальных десяти послесоветских странах государственная власть удерживается, захватившими ее людьми, с помощью насилий и фальсификаций итогов голосования, или же передается по воле уходящего лидера преемнику с теми же насилиями и фальсификациями, которые цинично именуются на послесоветском пространстве «политическими и избирательными технологиями».

Повсюду фактическая отмена демократических и либеральных установлений происходила под популярным лозунгом восстановления порядка и управляемости государства, защиты прав неимущих, развития национальной культуры, но в действительности преследовала простую и вполне меркантильную цель — установление полного контроля над национальными ресурсами в пользу властвующей группы лиц и недопущение передела собственности «чужаками». Во всех 12 послесоветских странах к концу первого десятилетия XXI века контраст между богатствами властвующей элиты и нищетой и социальной незащищенностью основной части граждан достиг ужасающих размеров.

В Российской Федерации свертывание гражданских прав и свобод началось вскоре после прихода в 2000 году к власти Владимира Путина и, вместе с ним, верхушки КГБ СССР. В 2007–2008 гг. авторитарный режим узкой группы лиц, из которой примерно 80 процентов связаны с тайной полицией коммунистического периода или службой или теснейшим родством, принял уже совершенно явные формы насилия над волей граждан с принуждением к голосованию и фальсификациями выборов, при установлении полного контроля над средствами массовой информации.

Почему же пути из коммунизма для Восточной Европы и бывшего СССР оказались столь различны и каковы дальнейшие перспективы развития послесоветского пространства?

Думаю, что мы сразу же должны отвести этнические и конфессиональные аргументы. С Западным миром сейчас успешно соединяются как славянские, так и неславянские страны (среди последних — восточная часть Германии, Венгрия, Албания, Румыния), как католические и евангелические по основному вероисповеданию, так и православные и мусульманские (православные — Болгария, Сербия, Черногория, Румыния, Македония, мусульманские — Косово, Босния). Это страны очень различных культур, входившие в недалеком прошлом в две разные цивилизации — Западноевропейскую и Передневосточную. Также и на послесоветском пространстве есть страны славянские, тюркские, кавказские, иранские. Есть народы преимущественно православные, мусульманские, а также и те, где немало христиан евангеликов (Украина) и католиков (Украина, Белоруссия). Скорее всего, традиционный культурно-исторический тип послесоветских народов, каким бы он ни был, в большой степени перекрыт, а то и почти полностью стерт именно советским временем. И в этом — их главная проблема.

Те народы, над которыми коммунистический режим правил дольше всего и свирепей всего, у которых историческая память была до основания уничтожена вместе с ее главным хранителем — национальной элитой — именно эти народы не имеют сил создать демократическую государственность, основанную на уважении к гражданскому достоинству личности. Дольше всего и свирепей всего коммунистический режим властвовал над нынешней Российской Федерацией, восточными и центральными частями Украины и Белоруссии, Приднестровьем (но не правобережной Молдовой), Арменией, Грузией, Азербайджаном, Казахстаном и государствами Центральной Азии. Именно в этих странах после более или менее долгих потрясений утвердились вновь старые советские элиты (за единственным исключением Украины, раздираемой и по сей день на западную и восточную) или, даже при смене элит (Грузия, Армения, Киргизия), советские методы авторитарного властвования. В этих странах не прошло декоммунизации. Не исполнено ни одно из тех пяти условий, которые открыли Восточной Европе путь в западное сообщество. Народы этих стран не помнят, накрепко забыли, свое докоммунистическое прошлое. Носители исторической памяти повсюду в этих странах были безжалостно истреблены еще в 1920-30-е годы. Истинная история была заменена мифом, вера в Бога — богоборчеством, оставлявшим души бесценностными и пустыми. В живых большевиками были оставлены или полные коллаборационисты, отрекшиеся от прошлого, даже от родителей, или совершенно невежественные люди из простонародья, которые жадно впитывали новую советскую «науку» и верили советской пропаганде. Жизнь при коммунистах для этих, выживших, воспринималась как единственно возможная, «нормальная». Иные отношения человека к человеку, власти к народу и граждан к власти им просто совершенно не известны ни практически, ни, даже, теоретически. К тому же новая жизнь культивировалась большевиками с разной степенью жестокости, но одинаково настойчиво в течение трех поколений, семи десятилетий. К моменту крушения коммунистического режима в России практически не осталось людей, имевших в сознательном возрасте опыт докоммунистической жизни, тем более, людей образованных и культурных. Никакой контр-элиты в СССР не осталось (за исключением Прибалтики и Западной Украины). Поэтому восстановление преемства со старой Россией, Грузией, Арменией практически не обсуждалось и не понималось вне узких интеллектуальных групп. Поэтому и все элементы декоммунизации не осуществлялись здесь нигде. Единственный институт, который, казалось бы, перебрасывал мост из послекоммунистического в докоммунистическое прошлое — религия, Церковь, и тот оказался во многом неэффективным. Религия была столь тщательно уничтожена в безбожные пятилетки 1920–1930-х годов, что освобожденная в 1988 г. она воспроизводила в своих отношениях с обществом и внутри себя не столько старую российскую Церковь, сколько сталинско-хрущевский артефакт. От старого докоммунистического прошлого были взяты некоторые символы и имена — флаги, гербы, названия городов — но нигде — сущностные формы.

Там где столь тотального уничтожения общества не было, где выжила контр-элита, где хранилась живая связь с докоммунистическим прошлым в умах и сердцах людей, помнивших и любивших его, где Церковь оставалась, как в Польше или Литве, внутренно не покоренной, а народ в большинстве своем — верующим и церковным, где, наконец, коммунистический режим воспринимался как навязанный извне, как антинациональный, там возрождение общества прошло сравнительно легко. Там же где всего этого не было, дрогнувший было, коммунистический авторитаризм быстро восстановил свою власть, подмяв граждан, забывших или вовсе не знавших, что такое быть свободными.

Нынешней российской элите дороги памятники Ленина и Дзержинского, мавзолей. Путин, придя к власти, первым делом восстановил старый советский гимн и мемориальную доску в честь своего шефа в КГБ Андропова на печально известном здании на Лубянке. Архивы советского периода остаются закрытыми, а порой и уничтожаются втихую, улицы носят имена Войкова и Кирова — страшных подельников Ленина и Сталина.

И все же, нынешний политический режим Российской Федерации, это не советский, а послесоветский режим. Он уже не социалистический, а частно капиталистический, хотя послесоветская элита, тем более из офицеров КГБ, заниматься производительным бизнесом не умеет, и учиться не хочет. Они предпочитают простые пути — продавать природные ресурсы, где какие есть — в России нефть, газ, лес, в Армении — электроэнергию и медь и т.д., а деньги делить между собой и обществом. Обществу столько, сколько надо, чтобы оно не возмущалось — благо все привыкли к скудному советскому пайку, себе — все остальное. Поэтому, несмотря на колоссальные нефтяные прибыли элиты, доход в триста долларов в месяц — большие деньги в российской провинции. В Средней Азии, Закавказье, на Украине нищета граждан еще более контрастирует с баснословными богатствами немногочисленных нуворишей.

Что бы граждане не протестовали, что бы конкуренты не вывели недовольных на улицы и не принудили власть имущих расстаться с властью и источниками богатства, элите нужен полный контроль над источниками информации и над политическим полем. Все это и достигается установлением «суверенной демократии», то есть, попросту говоря, диктатуры, и «информационной безопасности», то есть полным контролем над средствами массовой информации.

Коммунистическую идеологию сменил воинствующий национализм, эксклюзионизм, антизападничество, ксенофобия. На место классового врага, буржуя, офицера и попа встал чужак. Православие из одной из ветвей христианства превращается волей и светских и церковных правителей в национальную веру русского народа. Ненависть к иноверцам вполне сравнима во многих умах с ненавистью к инородцам. В этом послесоветская идеология напоминает скорее нацизм, чем коммунизм. Что же касается либеральных англо-саксонских демократий, то их равно ненавидели и Сталин и Гитлер. И тому и другому они ели глаза. Едят они глаза и нынешней российской элите.

И светские и церковные власти утверждают уникальность «российской цивилизации» и, в целях «безопасности ее развития», предлагают оградить от всего мира. Это уже не похоже ни на нацизм, ни на коммунизм. Те были наступательными идеологиями. Новая русская идеология, напротив, готовит народ к глухой обороне, воспитывает сознание «осажденной крепости», против которой плетет заговоры «мировая закулиса». И это понятно — изменились цели. Вместо власти над миром, которую, слава Богу, установить так и не удалось, контроль над собственным домом и привольное в нем житье для тех, кто имеет власть, с использованием всех ресурсов, которыми дом располагает. А граждане должны молчать или хвалить, и благодарить за то, что им падают кой-какие крохи с господского стола. Где на столе много, как в России, там падает больше, где стол скуднее, как в Таджикистане, там приходится гражданам, чтобы выжить, переползать к другому столу — российскому. Но для элиты всюду хватает и на яхты, и на дворцы, и на многомиллионные капиталы в западных банках.

Эта картина была бы вовсе безрадостной и вовсе тупиковой, если бы не ряд факторов, вселяющих надежду. Перечислим их.

 Во-первых, большие богатства отдельных представителей элиты делают их менее зависимыми друг от друга и, соответственно, побуждают к борьбе за передел власти и денег. Слабейший в такой борьбе, как правило, обращается к обществу — раскол элиты часто дает шанс на восстановление институтов народовластия.

Во-вторых, переход к рыночной, пусть и сырьевой, экономике, требует экономической открытости страны. За пределами страны заключаются сделки, за пределами страны размещается прибыль и приобретается недвижимость. Полное отсечение от развитых стран, поэтому, маловероятно. Его не поддержит сама элита.

В-третьих, за время, прошедшее после краха коммунизма, в послесоветских обществах выросло новое поколение, во многом уже иное, более открытое миру, имеющее опыт контактов с иностранцами, порой по нескольку лет жившее за пределами былого СССР, владеющее навыками работы в Интернете. Они хотят жить по-новому.

В-четвертых, возродилась религия, которая, при всех оговорках о ее политизации, все же воспитывает чувство собственного достоинства и верность нравственным идеалам. Есть немало и священников и епископов, особенно из молодых, отдающих себя целиком строительству человеческих душ к Богу.

В-пятых, за два десятилетия рыночной экономики сложился средний и крупный бизнес не только в сфере продажи природных ресурсов, но и в производительной сфере. Для производства новых стоимостей требуются высокие профессиональные навыки, хорошее знание современной экономики и технологии. Как правило, в этой сфере преуспевают не выходцы из советской элиты, но сами себя сделавшие люди, часто бывшие научные сотрудники — математики, физики, биологи, экономисты. Эти, материально вполне независимые люди, заинтересованы совсем не в том, в чем заинтересована политическая элита. Им нужны открытые рынки, свободное соревнование труда и капитала, прямые отношения с властями, не отягощенные коррупционными «откатами». И потому им нужны гражданские свободы, местное самоуправление, демократические институты и включение страны в мировую систему как хозяйственную, так и политическую. Для них идеал не красный Китай и не моджахедский Иран, но Германия, США и, конечно же, новые послекоммунистические демократии Восточной Европы, которые дают пример правильного выхода из тоталитарного прошлого.

Все эти факторы усиливает время. Нынешняя элита над ними не властна. Но в наших силах придать им большую глубину и органичность и, самое главное, задача людей, связанных с образованием, воспитать новое поколение в духе уважения к человеческому достоинству, терпимости к иному, в умении отличать ложь от правды и зло от добра. Все эти высокие ценности были и еще остаются вне духовного поля народов, переживших семь десятилетий тоталитаризма и два десятилетия послекоммунистического прозябания. Научить им, возродить их — значит возродить на послесоветском пространстве национальные сообщества — российское, украинское, армянское, таджикское и иные, когда-то раздавленные коммунизмом, и ввести их в семью народов, старающихся строить свою обновленную жизнь на высоких принципах политического народовластия, гражданской свободы и нравственной ответственности.